Пластический и лазерный хирург, кандидат медицинских наук - Красавцева Екатерина Георгиевна выполняет операции по следующим направлениям:
- Маммопластика: эндопротезирование молочных желез при гипомастии, редукционная маммопластика, мастопексия.
- Восстановление тела после родов: абдоминопластика, миниабдоминопластика, интимная женская пластика.
- Ринопластика: седловидный (курносый) нос, горбатый нос, пластика кривого носа с нарушением носового дыхания и без, длинный нос "Буратино", широкий нос (нос картошкой), реабилитация носа после ринопластики
- Пластика век
- Фронтальный лифтинг
- Периорбитопластика
- Нитевой лифтинг
- Удаление кожный новообразований
- Лазерное удаление рубцов
- Лазерная эпиляция
Учитывая индивидуальность каждого человека, я применяю исключительно избирательный подход в каждом конкретном случае. Не бывает «штампованных» операций. Каждый пациент уникален и требует такого же тщательного и комплексного подхода как в предоперационном обследовании и хирургической тактике, так и в послеоперационной реабилитации.
Забудьте про несовершенства - все в наших руках!
Узнайте цены на пластические операции на сайте: Ссылка для зарегистрированных!
Пластика век
-
MAXUS
- Сообщения: 5796
- Зарегистрирован: 16 май 2004, 18:15
- Благодарил (а): 36 раз
- Поблагодарили: 60 раз
Re: Пластика век
Я так и знал, что все в ваших руках и мне придется резать по живому, потрошить и выколачивать последние монеты из тощего холостяцкого бюджета. Я принесу, не беспокойтесь, принесу. У меня просто нет выхода. Казалось, что все в мoux руках. Я ощущал эту приятную тяжесть, противодействуя жадному началу земного центра. О, как же было хорошо, когда надежда еще не была окончательно потеряна. Теперь же - мрак и липкие стены сужающегося коридора.
Начну, все-таки, с самого начала, с Того Самого Дня. Хотя и это не поможет. Тот День осел в памяти моей ртутной тяжестью, забываемый и вновь вытаскиваемый на свет растревоженной памяти в бесконечном круговороте. Да, я забыл, во всяком случае, честно попытался. Что же говорить о тех, кто его попросту не заметил? И все же выхода у меня нет, как только поведать мою грустную историю, рассчитывая на сочувствие и помощь неизвестных людей.
С детства я рос в одиночестве, среди оставленных мне на радость иссушенных холмов и жидкого ручейка, называемого речкой, хотя даже его журчание выдавало в нем непрямое родство с водоемами. Нырять? Плескаться с визгом? Ловить зазевавшихся рыб с объеденными плавниками и презрительно изогнутым, вечно сосущим ртом? О таком я не мог и мечтать. В голове не умещалось, что где-то река полностью отвечает своему названию, одаривая не только водой, что дождь, плохо прорисованный в старой разваливающейся книге, где-то на самом деле с шумом прибивает пыль, омывает подставленное лицо, рокочет разливающимся потоком по стремительно чернеющим дорогам, еще минуту назад лежащим под ногами выбеленной костью гиганта, павшего вечность назад. Где-то, но не под моими ногами, сбитыми ороговевшей до каменного состояния травой. Усилия внутренние, они превосходят силу мышечного воздействия на порядки, именно они помогли мне изменить неспешное течение пыльной и тоскливой жизни. Среди городов, их загруженного неба и растрескавшегося от избыточной тяжести зданий асфальта, среди металлических рек и ревущего сиренами воздуха, среди широких, не ведущих никуда дорог, я обрел иной покой, иное лицо и иную вселенную, блесткой висящую на шерсти бешено вращающегося мира. Я прошел сквозь игольное ушко мнимой реальности вместе с другими жаждущими, и я – не я, если каждый из нас не почувствовал себя верблюдом или блюдом веры, пусть и на пару жалких минут. Зато потом, наряду с другими, я стал одним из сонма, населившего острие той самой иглы, чье ушко мы украшали клочьями своей кожи, обдирая бока. Обратившись в невидимку, я стал своим на фоне привычных объектов, прежде выделяясь раздражающе белым пятном. Мои желания трансформировались, мои возможности обрели костяк, на который я пока еще с трудом натягивал обноски прожитых дней, но которые с каждой неделей становились все просторнее, удобнее и мягче. Представьте себе белый ствол не гнущегося ни под каким ветром дерева Ургу, похожего на невесту или прореху в стене на фоне ярчайшего солнца, славного Netevia urgus, чей сок терпок, а смола прозрачна, как вода, что через века обращается в серебристый янтарь – Глаз Ургу, – и вы поймете, что означают еле заметные выступы на белоснежной коре дерева. Они остры, как однонаправленная бритва, позволяющая свободное движение вверх по стволу, но снимающая слой за слоем с тела неосторожного древолаза, при скольжении вниз. Тот День стал для меня такой бритвой, и, хотя движение мое не замедлилось, и я продолжал все так же спускаться, ствол потерял свою однотонную белизну, залитый яркостью исходящего свечения жизни. Я стирал эти пятна одурманенной трением ладонью, но красный налет лишь крепче въедался в кору, превращая розовый туман в бордовое облако. И множество бессмысленных дней чередой своей лишь добавляли контрастность и емкость картинам в единственном доступном взору моему окне. Тот День был совсем иным, хоть и понял я это далеко не сразу. И Его утро выделилось из прочих утр каким-то особенным заоконным мерцанием – то ли Мироздание пыталось смягчить неизбежное игривым подмигиванием, то ли оно озадаченно моргало, рассматривая жертву, не ощущающую себя таковой и наигрывающую сердцем своим сцепленный с вальсом марш. В углах сгустились тени, один из отблесков пал на отрывной календарь и на его трепетавшем листке обнаружился дивный лик, чертами своими напоминавший… <здеся оторвалося, не я, ей-богу не я, вот те крест, это воооон тот, в кепке, не я, вот те….>
Начну, все-таки, с самого начала, с Того Самого Дня. Хотя и это не поможет. Тот День осел в памяти моей ртутной тяжестью, забываемый и вновь вытаскиваемый на свет растревоженной памяти в бесконечном круговороте. Да, я забыл, во всяком случае, честно попытался. Что же говорить о тех, кто его попросту не заметил? И все же выхода у меня нет, как только поведать мою грустную историю, рассчитывая на сочувствие и помощь неизвестных людей.
С детства я рос в одиночестве, среди оставленных мне на радость иссушенных холмов и жидкого ручейка, называемого речкой, хотя даже его журчание выдавало в нем непрямое родство с водоемами. Нырять? Плескаться с визгом? Ловить зазевавшихся рыб с объеденными плавниками и презрительно изогнутым, вечно сосущим ртом? О таком я не мог и мечтать. В голове не умещалось, что где-то река полностью отвечает своему названию, одаривая не только водой, что дождь, плохо прорисованный в старой разваливающейся книге, где-то на самом деле с шумом прибивает пыль, омывает подставленное лицо, рокочет разливающимся потоком по стремительно чернеющим дорогам, еще минуту назад лежащим под ногами выбеленной костью гиганта, павшего вечность назад. Где-то, но не под моими ногами, сбитыми ороговевшей до каменного состояния травой. Усилия внутренние, они превосходят силу мышечного воздействия на порядки, именно они помогли мне изменить неспешное течение пыльной и тоскливой жизни. Среди городов, их загруженного неба и растрескавшегося от избыточной тяжести зданий асфальта, среди металлических рек и ревущего сиренами воздуха, среди широких, не ведущих никуда дорог, я обрел иной покой, иное лицо и иную вселенную, блесткой висящую на шерсти бешено вращающегося мира. Я прошел сквозь игольное ушко мнимой реальности вместе с другими жаждущими, и я – не я, если каждый из нас не почувствовал себя верблюдом или блюдом веры, пусть и на пару жалких минут. Зато потом, наряду с другими, я стал одним из сонма, населившего острие той самой иглы, чье ушко мы украшали клочьями своей кожи, обдирая бока. Обратившись в невидимку, я стал своим на фоне привычных объектов, прежде выделяясь раздражающе белым пятном. Мои желания трансформировались, мои возможности обрели костяк, на который я пока еще с трудом натягивал обноски прожитых дней, но которые с каждой неделей становились все просторнее, удобнее и мягче. Представьте себе белый ствол не гнущегося ни под каким ветром дерева Ургу, похожего на невесту или прореху в стене на фоне ярчайшего солнца, славного Netevia urgus, чей сок терпок, а смола прозрачна, как вода, что через века обращается в серебристый янтарь – Глаз Ургу, – и вы поймете, что означают еле заметные выступы на белоснежной коре дерева. Они остры, как однонаправленная бритва, позволяющая свободное движение вверх по стволу, но снимающая слой за слоем с тела неосторожного древолаза, при скольжении вниз. Тот День стал для меня такой бритвой, и, хотя движение мое не замедлилось, и я продолжал все так же спускаться, ствол потерял свою однотонную белизну, залитый яркостью исходящего свечения жизни. Я стирал эти пятна одурманенной трением ладонью, но красный налет лишь крепче въедался в кору, превращая розовый туман в бордовое облако. И множество бессмысленных дней чередой своей лишь добавляли контрастность и емкость картинам в единственном доступном взору моему окне. Тот День был совсем иным, хоть и понял я это далеко не сразу. И Его утро выделилось из прочих утр каким-то особенным заоконным мерцанием – то ли Мироздание пыталось смягчить неизбежное игривым подмигиванием, то ли оно озадаченно моргало, рассматривая жертву, не ощущающую себя таковой и наигрывающую сердцем своим сцепленный с вальсом марш. В углах сгустились тени, один из отблесков пал на отрывной календарь и на его трепетавшем листке обнаружился дивный лик, чертами своими напоминавший… <здеся оторвалося, не я, ей-богу не я, вот те крест, это воооон тот, в кепке, не я, вот те….>
-
Полиграф Полиграфыч
- Сообщения: 9400
- Зарегистрирован: 14 май 2004, 14:36
- Благодарил (а): 3 раза
- Поблагодарили: 19 раз
-
MAXUS
- Сообщения: 5796
- Зарегистрирован: 16 май 2004, 18:15
- Благодарил (а): 36 раз
- Поблагодарили: 60 раз
Re: Пластика век
Полиграф Полиграфыч писал(а): ↑07 сен 2017, 17:53Чот слово "моих" написано как-то с подвохом...Казалось, что все в мoux руках
Нам б людательность, как у ПП, и дело б пошлО.....
